Куртизанка - Страница 12

Будучи одной из тех редких представительниц прекрасного пола, которые в равной мере обладали выдающимися мужскими и женскими качествами, она умело пользовалась ими. Мужчины без стеснения поверяли ей свои душевные тайны, как поступили бы в компании своих собратьев, не боясь осуждения. В какой-то степени ее саму можно было назвать мальчишкой. Но она обладала еще и тем, чего не хватало мужчинам — чувственностью, терпимостью и здоровой интуицией.

Она в совершенстве овладела искусством бросать интеллектуальный вызов хрупкому мужскому эго, никогда не ставя его при этом под сомнение — так что даже Эмиль Золя не стеснялся прибегнуть к ее умственной стимуляции. Она вступала с ним в оживленную полемику относительно «Цветов зла» Бодлера, утверждая, что его стихи предназначались великой куртизанке Аполлонии Сабатье. Она углублялась в рассуждения о плюсах и минусах выставки «Салон современных художников» и экзотичности женщин-мулаток. Она сомневалась, оберегают ли талисманы их владельцев от зла, и если так, то уменьшается ли la peau de chagrin, или, как ее еще называют, кожа печали, всякий раз, когда она исполняет желание? Она размышляла о том, почему, в конце концов, превратившись в ничто, шагреневая кожа предвещает смерть. Она смотрела Золя в глаза и спрашивала его, верит ли он в то, что Бальзак умер от истощения, в то, что зеркала отражают реальность, что Курбе и Флобер — это два столпа реализма, а Саламмбо — символ извращенности. Она щеголяла своими познаниями в импрессионизме, натурализме и своим знакомством с социальной стороной жизни бедняков в изложении Золя в его серии «Ругон-Маккар». И еще она всегда интересовалась его мнением о франко-прусской войне, равно как и о том, можно ли считать любовь и ненависть братом и сестрой.

В момент наивысшей кульминации своего словесного эксгибиционизма, когда победа вот-вот должна была остаться за ней, а ее ошеломленный любовник ощущал сильнейшее желание заковать ее в кандалы и физически подчинить себе, одним чувственным взглядом и почти невесомым прикосновением она превращала его разочарование в мощнейшую сексуальную энергию.

Когда она уже была готова разоружить персидского шаха, дверь в комнату открылась. Вошел желтолицый мальчишка в широких шароварах. В руке он держал клетку, в которой кудахтала испуганная курица.

Шах сунул руку в клетку и извлек оттуда два недавно снесенных яйца. Он одарил мадам Габриэль многозначительным взглядом.

— Мы никогда не отправляемся в путешествие без своих несушек, — пояснил он. — Мы испытываем потребность в свежем яичном желтке после выполнения некоторых функций, которые истощают нашу силу.

Она взяла руку шаха в свои и из-под вуали устремила небесно-голубой взор в его исполненные похоти глаза. Ее губы чувственно изогнулись, в ее томном голосе появилась хрипотца, и она заверила его, что на этот раз все будет по-другому. На этот раз он испытает прилив энергии, а не ее недостаток. Так что в будущем ему больше не понадобится ни помощь гуру, ни указания его министра. И прежде чем он успел хоть как-то отреагировать на ее нахальное заявление, она откинулась на кровати, приглашая его установить с ней такие близкие отношения, какие он только пожелает.

Мадам Габриэль умела слушать. Ее умение производить на мужчин глубокое впечатление было несравненным, и в нужный момент она набрасывалась на них подобно львице. В молодости ей довелось сражаться в своей постели с королями, графами и принцами, затевая с ними столь бурные предварительные ласки, что ее мужчины впадали в неистовство. Но, увы, ныне ее косточки свыклись со спокойным и расслабленным стилем жизни ушедшей на покой куртизанки. Так что борьбу ей придется заменить чем-то более подходящим.

— Что тебя беспокоит, мой король? — спросила она, когда он, неловко пошевелившись, поморщился.

«Интересно, — подумал он, — как она догадалась о ноющей боли у меня в паху?» Он заколебался, раздумывая, а не поведать ли об этой проблеме, но всего лишь на мгновение, поскольку это было бы неслыханно — потерять лицо перед неверной, да еще и куртизанкой. Кроме того, он был намерен любой ценой не испортить предстоявшую ему долгую ночь удовольствия. По лбу его скатилась капелька пота и повисла на кончике носа. Он расправил плечи с таким видом, словно собирался изречь вердикт, способный изменить ход истории.

— У нас проблемы с вашими западными туалетами.

Она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. О такой проблеме ей еще не доводилось слышать. Однако же подобные интимные сведения дали ей в руки огромный рычаг воздействия на него.

— О! Pauvre, pauvre petit mi, — проворковала она. И ее рука плавно двинулась по его груди, скользнула вниз по бедру, задержавшись на его мужском достоинстве, дабы определить его размер. — Я приду вам на помощь, мой шах. Я посоветую властям убрать сиденье туалета. Тогда ваша честь сможет присесть на корточки и справить свою королевскую нужду. А пока, — промурлыкала она, указывая на кувшин с водой рядом с кроватью, — я не огорчусь, если ваше величество облегчится здесь.

Восторженные крики Лучано Барбуцци: «Bravo! Bravo! Signora bella!» — защекотали ей подмышку, и она подавила улыбку.

Тут «Лев Персии» приступил к делу, выпустил обильную струю мочи и, не тратя времени, принялся разоблачаться, швыряя каждую часть своего туалета в угол, как если бы там наготове стояли слуги. После чего он поднялся по ступеням к огромной кровати, распростерся на спине и выставил на обозрение свое волосатое орудие.

Она увидела его вялый пенис и поняла, что ей придется иметь дело с мужчиной, который, будучи окруженным гаремом раболепных женщин и двором льстецов, балансировал на грани импотенции. Подбадриваемая ехидными замечаниями Лучано Барбуцци, она поглаживала и обхаживала каждый чувствительный мускул и железу, но даже с ее помощью шах оказался в состоянии поддерживать эрекцию в течение лишь нескольких коротких вздохов.