Куртизанка - Страница 14

Ювелир-перс вынул ожерелье из его бархатного плена и поднес к канделябру. Он застегнул ожерелье у нее на шее, продел в уши сережки и надел кольцо на безымянный палец. Ее ошеломило мимолетное прикосновение его пальцев к своему запястью. Его дыхание, которое она ощутила у себя на шее, когда он застегивал золотую пряжку ожерелья, проникло ей в самое сердце. Ах, если бы было можно, она, наверное, с радостью отдала бы весь свой обширный и бесценный опыт за капельку молодости, за возможность снова ощутить себя юной и страстной. Никто, даже ее упрямая и своенравная внучка, не смог бы устоять перед такой романтичностью, очарованием и голосом, который задел самые сокровенные струны в сердце мадам Габриэль.

Шах прикоснулся к ее запястью под браслетом, там, где ниточка пульса билась чаще, чем в тот день, когда она испытала свой первый оргазм в объятиях Эмиля Золя.

— Полагаю, это пришлось мадам по вкусу, — с новообретенной уверенностью заявил его королевское величество.

Она взглянула ему в глаза, но пальцы ее не отпускали руку ювелира. Она нарисовала кружок на его раскрытой ладони, погладила вену, провела пальцем по линиям судьбы.

— Как вас зовут, молодой человек?

— Кир, — ответил тот, и глаза его блеснули, — как великого персидского царя.

Она повернулась к его королевскому величеству и заявила, что ей доставит несказанное удовольствие, если месье Кир найдет возможность побывать в шато Габриэль и покажет драгоценности ее внучке. И прежде чем шах успел проконсультироваться у своего министра, она сунула руку в свой ридикюль и извлекла оттуда визитную карточку.

— Моя внучка, Симона, — вздохнула она, глядя на ошеломленного молодого перса.

Кир устремил взор на молоденькую девушку, сидящую на лошади, отвернув лицо от фотоаппарата; ей явно не терпелось пуститься вскачь и скрыться в лесу, который виднелся на заднем плане. Не испытывая ни малейшего смущения и не колеблясь, он навел увеличительное стекло на буйные кудряшки, крепкие бедра, стискивающие бока жеребца, и изгиб ее белой шейки. Его шокировало и одновременно привело в восторг то, что парижанки отказывались ездить в седле боком, по-женски, и вручали совершеннейшим незнакомцам свои визитные карточки вкупе с адресами и фотографиями своих внучек. Он сунул карточку в бумажник.

— Я постараюсь подобрать подходящие украшения для вашей внучки.

Сочтя его равнодушный ответ неприемлемым, она постаралась подсластить свое приглашение. Надо подумать, какой редкий камень захотелось бы иметь даже ей, мадам Габриэль д'Оноре. Взгляд ее скользнул по комнате, мимо министра двора, ювелира и остановился на скипетре шаха. Ответ смотрел ей прямо в лицо.

— Дорогой месье, — промурлыкала она, взяв его за руку, — моей любимой внучке подойдет только красный бриллиант.

Глава седьмая

Персия

Август 1901 года

Я закрываю глаза и с замирающим от предвкушения сердцем вслушиваюсь в эхо топота копыт жеребца Кира, в ржание его коня, которое доносится до меня время от времени, когда животное преодолевает особенно крутой участок подъема. Мой супруг возвращается домой из Южной Африки. Он выглядит восхитительно верхом на своем белом жеребце, подаренном ему месье Амиром, поверенным в делах Персии. У белого как снег коня грива цвета кованых золотых запонок мадам Габриэль, и он прядает своими ушами в черную крапинку, стараясь не пропустить движения тросточки с серебряным набалдашником, принадлежащей его хозяину. Кир пришпоривает коня в городе, где в обычае пешеходы, мулы и верблюды, где мужчины одеваются в неброские одежды и закутанные с ног до головы женщины ходят по улицам, как неприкаянные души.

Сердце готово выскочить из груди, когда я представляю коня, который прядает ушами, чтобы отогнать светляков, кружащих над ним. Хотя светлячки и кажутся безобидными, у них есть неприятная привычка приманивать особей противоположного пола и пожирать их в огромных количествах, предостерегла меня мадам Габриэль, когда целый рой светлячков приветствовал Кира во время его первого визита.

Это было незабываемое зрелище: он вышел из президентского экипажа, с собранными на затылке волосами, безупречно подстриженной бородкой, стук тросточки с серебряным набалдашником возвещал о его прибытии, а карманные часы сверкали на солнце.

Сейчас, возвращаясь ко мне, он покачивается в такт рыси своего жеребца, направляя его по городу мимо лотков с нечищеными каштанами и миндалем в кувшинах для воды, пирамид шелковицы и черной смородины, громоздящихся на оловянных подносах, и противней с сушеной вишней. Миновав Мирзу, бакалейщика, и его выставленную на тротуар печку с исходящей паром свеклой, Кир посылает жеребца по аллее ювелиров, где Тэкваз, уличный торговец, выставляет на продажу дешевую бижутерию. Приподняв свою тросточку в знак приветствия, Кир одолевает первый крутой поворот и начинает подниматься вверх по узкой, выглаженной временем дорожке, мимо чайной черноглазого Джаффара, в которой клиенты отдыхают на покрытых ковриками тюфяках, неспешно потягивая чай и попыхивая кальянами. В их дыхание причудливо вплетаются клубы дыма, а руки в шерстяных варежках переворачивают поленья в жестянках под тутовыми деревьями. Отсюда он выезжает на тропу, ведущую к нашему дому, вверх по тоннелю, вокруг каменного парапета, где его оглушает свист ветра. Он морщится, перекладывает поводья в одну руку, а другую прижимает к уху. После тяжелой простуды его ухо сделалось чувствительным к громким звукам и лжи.